Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

ВЕНГЕРСКОЕ ВОССТАНИЕ 1956 г.
Документ №12

Брионская встреча. Из записей В. Мичуновича

03.11.1956

Бриони

Вчера из секретариата Тито мне сообщили: во второй половине дня на Бриони для срочных консультаций прибывают инкогнито Хрущев и Маленков. Они летят на маленьком двухмоторном самолете ИЛ-14. Просьба о встрече исходит от них; они же настаивали, чтобы это произошло немедленно. Сам факт и подробности встречи просили держать в строгом секрете. Прибытие их ожидается в конце дня или вечером. В интересах секретности лучше, если в Пуле и затем на Бриони они окажутся под покровом темноты. […]

Переговоры с Хрущевым и Маленковым продолжались с 7 часов вечера 2 ноября до 5 часов утра 3 ноября.

Хрущев в самом начале сообщил: они хотят обменяться мнениями о ситуации в Венгрии, а также проинформировать нас, какие шаги они намерены предпринять. Вчера, 1 ноября, они совещались в Бресте с поляками. Советский Союз там представляли Хрущев, Молотов и Маленков, Польшу — Гомулка, Циранкевич и Охаб. Молотов после этого вернулся в Москву, а Хрущев с Маленковым заскочили в Бухарест, где встретились с Дежем и другими румынами. В бухарестских переговорах приняли участие и чехословацкие руководители (Новотный). Следующим пунктом была София, там Хрущев и Маленков консультировались с болгарами. Все визиты осуществлялись в полном секрете. В Москву прилетала китайская делегация во главе с Лю Шаоци, члены которой по всем моментам согласились с Москвой; впрочем, как и остальные делегации. Лишь у поляков было особое мнение, но и они не отрицали, что венгерские события переросли в контрреволюцию. Полякам известно, какое решение родилось в Советском Союзе и что иного выхода нет. Хрущев и Маленков хотели бы проинформировать нас о советском решении и узнать наше мнение по этому вопросу.

Хрущев рассказывает нам, как переросли в контрреволюцию венгерские события. Говорит он очень возбужденно, в анализ венгерской ситуации не вдается. В Венгрии режут и вешают коммунистов. Особо останавливается он на обращении Имре Надя к ООН и к четырем великим державам, касается перспективы выхода из Варшавского Пакта. В Венгрии на пороге реставрация капитализма. Сейчас не ясно пока, является Надь только орудием или он и сам старый агент империализма, — суть в том, что дела развиваются в этом направлении и конечная цель — реставрация капитализма. «Что нам остается?» — ставит вопрос Хрущев, под «нами» понимая Советский Союз. Потом продолжает: они ни в коем случае не могут взирать на это пассивно, ни как интернационалисты и коммунисты, ни как руководители советского государства. Стоит сделать уступку, и капиталисты подумают, что они слабы; или — глупы, разница невелика. И тут же продвинут свои позиции до границ Советского Союза. Хрущев сообщил, что они подтянули достаточное количество войск и решили вмешаться в ход венгерских событий. Им нужны всего-навсего день-два. Сегодня, то есть 2 ноября, они говорили по телефону с Булганиным и получили от него радостное известие, что Ференцу Мюнниху и Яношу Кадару удалось бежать из Будапешта и сейчас они летят в Москву. Хрущев придает этому огромное значение. […]

После этого Хрущев снова принимается рассуждать о вторжении советских войск в Венгрию. Реставрации капитализма они не могут допустить хотя бы из-за внутренних советских причин. Есть люди, и их немало, которые всю эту историю истолкуют таким образом: пока у власти был Сталин, все сидели тихо и не было никаких проблем. А теперь, когда у руля эти... (тут Хрущев, характеризуя советское руководство, употребил очень скверное слово), вот вам, пожалуйста, первое поражение, потеря Венгрии. И при этом те же самые деятели болтают об осуждении Сталина! По мнению Хрущева, советская армия первая упрекнет их в этом. Это одна из причин вооруженного вмешательства в венгерские дела.

Хрущев заявил, что военная подготовка была проведена быстро и гладко. Он называет маршала Жукова, а также командующего военными операциями в Венгрии генерала армии Малинина. Румынские части тоже могли бы принять участие в операции, но русские считают, что необходимости в этом нет. По словам Хрущева, за два дня всякое сопротивление будет сломлено и все будет закончено. Когда начнется операция, он не сообщил, но на основании сказанного можно догадаться, что мы — последние, кого они ставят об этом в известность. Русские в общем-то не нуждаются в согласии югославов. Они сделают то, что задумали, независимо от того, согласимся мы или нет; хотя Хрущев не устает повторять, как важно, чтобы мы «правильно поняли их».

По мнению Хрущева, агрессивное давление Англии и Франции на Египет создает благоприятную обстановку для новой советской интервенции и играет на руку русским. На Западе и в ООН будет много суеты и шума, но все притихнут, как только Великобритания, Франция и Израиль начнут войну против Египта. «Они сели в калошу там, мы — в Венгрии», — говорит Хрущев.

Маленков тоже заверяет, что в Советском Союзе все готово и новая военная интервенция против правительства Имре Надя может начаться в любой момент. Очевидно и то, что русские будут наступать фронтально и очень жестко, ведь от венгерского народа их отделяет глубокая пропасть; лучше сказать, народ займет позицию против русских.

Хрущев упоминает каких-то рабочих в окрестностях Мишкольца. Эти шахтеры, которые получили кое-какое оружие от чехов, остались верными, хотя в Мишкольце власть тоже захватила реакция. С их помощью или в какой-нибудь комбинации с ними там, может быть, удастся выступить политически против Надя. Хрущев снова заявляет, что все готово к немедленным действиям, что другого выхода нет и что это решение они намерены выполнить самым быстрым и энергичным образом. Как бы в скобках он замечает, что Венгрия уже дважды воевала, в качестве союзника Запада, против России. В советской армии сильны антивенгерские настроения: венгры опять сговорились с Западом и подняли руку на русских.

Мы начинаем излагать свое мнение с констатации, что следим за развитием событий в Венгрии с особым вниманием. Народное восстание — это, собственно говоря, взрыв накопившегося в людях недовольства политикой Ракоши, ошибками и преступлениями прошлого. Если бы вовремя были предприняты необходимые шаги, этих событий могло бы не быть. Свою позицию в связи с первым правительством Надя — в это время Кадар уже сменил Герё — мы высказали в направленном венграм письме Тито1. (Хрущев и Маленков отвечают на это, что они согласны с содержанием письма Тито, и ссылаются на решение советского правительства от 30 октября, которое следует той же линии и в принципе поддерживает Имре Надя.)

Мы тоже хорошо видим сдвиг вправо, и нас наполняет тревогой контрреволюционный поворот событий: каким еще можно назвать правительство, при котором убивают и вешают коммунистов? Если в Венгрии происходит контрреволюция, значит, интервенция необходима, и нельзя опираться лишь на советское оружие. Кровопролитие неизбежно, венгерский народ будет сражаться против советских частей, ибо венгерская компартия — благодаря прошлой своей деятельности — распалась, просто-напросто перестала существовать. В сложившейся ситуации необходима и политическая подготовительная работа. Надо спасать, что можно спасти, надо попробовать создать что-то вроде революционного правительства, состоящего из венгров, или, по крайней мере, объявить о его создании, а оно потом обратится к народу с какой-нибудь программой.

Хрущев ответил, что они бы доверили сформировать правительство Ференцу Мюнниху, бывшему венгерскому послу в Москве (кстати, перед самым восстанием Мюнниха назначили послом в Белграде). Потом, есть еще Кадар. Хрущев интересуется, каково наше мнение по этому вопросу. Тито спрашивает, кто такой этот Мюнних. Ранкович напоминает Тито, что тот недавно встречался с Мюннихом. Югославы советуют поручить формирование нового революционного правительства не Мюнниху, а Кадару, хотя добавляют, что ни одного из них не знают достаточно хорошо. Русские, как видно, скорее склоняются к Мюнниху, но не спорят: можно сказать, они наши доводы принимают.

Югославы обращают внимание на то, как много зависит от программы нового правительства. Из их комментариев вытекает, что новое правительство должно резко и решительно осудить политику Ракоши и Герё, а также все прошлое, которое к этому привело. Хрущев и Маленков не в восторге, но соглашаются. По их лицам видно, что они куда с большим удовольствием взвалили бы все грехи на Запад и на контрреволюцию, а не на прошлое. Хрущев ругает Ракоши, потом обзывает всякими словами Герё, которого выбрали генеральным секретарем, а он уехал отдыхать в Крым и в Югославию. Ракоши объявился в Москве с тем, что «охотно поможет» в Пеште, но Хрущев только и ответил ему, мол, «пусть едет туда спокойно, народ его как пить дать повесит». Ракоши хотел позвонить в Пешт, но телефонная служба отказалась дать связь. Маленков замечает: телефонная барышня проявила больше политической зрелости, чем этот идиот Ракоши, который не способен понять самых простых вещей. Хрущев и Маленков спрашивают нас, каким должно быть содержание заявления нового правительства. С югославской стороны звучат следующие предложения: новое правительство должно решительно осудить прошлое и открыто высказать правду о Ракоши и Герё. Выступить в защиту основных достижений социализма. Выдвинуть целью новой правительственной программы демократические и равноправные отношения между странами социалистического лагеря и упомянуть о выводе в отдаленной перспективе советских войск. Оно должно обратиться к революционным комитетам, рабочим советам и к рабочему классу. Пункт об осуждении Ракоши и Герё Хрущев принимает без оговорок. Соглашается и с обещанием вывода советских войск, хотя ему явно не по вкусу, чтобы программа рекламировала это особо.

Приведенный разговор продолжался примерно три часа. После десяти вечера мы перешли в соседний зал, ужинать. За столом Хрущев снова поднял вопрос, кто должен формировать правительство. Видно, что Кадара они переваривают с трудом и что не он настоящий их кандидат. Хрущев опять хвалит Мюнниха: он только сейчас узнал, что Мюнних с начала и до конца был против Ракоши. Мюнних — старый коммунист, Хрущев знает его более двадцати лет. Когда-то, в тридцатых годах, они, офицерами советской армии, вместе были на двухмесячных сборах. Жили в одной палатке. Дело выглядит так, что русские уже составили правительство, премьер-министром же сделали Мюнниха. Тут прошу слово я. И говорю, что хорошо знаю Мюнниха, часто встречался с ним в Москве и тоже могу сказать о нем только хорошее. Однако, если выбирать между ним и Кадаром, то нужно принимать во внимание одно существенное политическое различие. Мюнних при Ракоши был послом в Москве, Кадар же сидел в тюрьме в Будапеште. В глазах любого венгра это будет решающим аргументом в пользу Кадара. Хрущев признает правоту моих доводов и больше не спорит.

Югославы, чуть ли не перебивая друг друга, говорят о том, что нужно искать новые кадры, и снова убеждают русских, что революционное правительство окажется на коне лишь в том случае, если в нем не будет ракошистов, если оно энергично осудит Ракоши и Герё и действительно обновит всю политическую практику. Я вижу, русские поняли это и смирились, хотя прибыли сюда с совсем иными предложениями по кадровым вопросам. Хрущев, например, все предлагал на пост министра обороны в новом венгерском правительстве Иштвана Бату, того самого Иштвана Бату, который занимал это пост и в правительстве Ракоши. Когда мы, югославская сторона, заявили, что такие решения в политическом отношении шатки, русские отказались от своего намерения. […]

Где-то около полуночи, после ужина, речь снова зашла о политической подготовке. Тему поднял Маленков, который признал правильность наших замечаний относительно того, что политическая подготовка действительно играет огромную роль. Хрущев и Маленков повторяют и уточняют те принципы, которые они уже признали верными и приняли. Из того, что говорит Хрущев, у меня складывается впечатление, что заявление нового венгерского правительства давно написано в Москве и если они что-то изменят в нем, то сделают это на основе нынешнего разговора и наших предложений. Когда речь заходит о неуверенности в кадровых вопросах, югославские товарищи кладут конец спору, высказав мнение, что венгерские кадры Янош Кадар наверняка знает лучше и поэтому надо спросить его и вообще доверить ему этот вопрос. Русские это принимают.

Потом они снова пробуют выяснить, склонны ли мы обсуждать, что можно сделать с Имре Надем. Наши наряду с Лошонци упоминают Золтана Санто, который уже дал знать, что в случае преследований хотел бы просить убежища в югославском посольстве. Мы уверены, что они не станут предателями, так как являются честными людьми и руководствуются благими намерениями. Мы останавливаемся на том, что там видно будет, что можно сделать в этом плане, так как русские заявляют, что тут они не могут предпринимать никаких шагов. Хрущев и Маленков многократно, настойчиво внушают нам, что любые шаги югославской стороны, касающиеся в этом плане правительства Надя, могут иметь решающее значение. Мы призываем их к осторожности: результаты тут не гарантированы. Русские так и не сообщают, когда же они думают начать интервенцию. Мы их об этом не спрашиваем, а они предпочитают держать такие сведения про себя. Из-за этого не ясно, сколько времени и какие возможности остаются для того, чтобы, в интересах уменьшения числа жертв и избежания бессмысленного кровопролития, попытаться воздействовать на Имре Надя, хотя мы, пусть специально никаких договоренностей на этот счет и не принимаем, все соглашаемся, что сделать это нужно. Хрущев и особенно Маленков придают этому огромное значение и прямо говорят, что любые мероприятия, предпринятые югославами в этом направлении, будут уместны и очень важны.

Хрущев долго рассказывает о том, что они проконсультировались со всеми, в первую очередь с китайцами. Не упомянул он только албанцев. Китайскую делегацию они пригласили особо. Они знали, что Мао Цзэдун приехать не мог, поэтому обратились к другим: Лю Шаоци, секретарю Компартии Китая, и Чжоу Эньлаю, о котором Хрущев отзывается как о «большом дипломате». Китайцы приглашение приняли и составили делегацию из шести-семи человек, с Лю Шаоци во главе. Русские хотели знать их мнение потому, что те находятся далеко от событий (то есть от бурлящих Венгрии и Польши), непосредственно не затронуты ими и, может быть, подойдут к делу более объективно, чем русские, у которых еще действует инерция и сильны рефлексы прошлого. По словам русских, китайцы во всем с ними согласились. Они по телефону проконсультировались с Мао Цзэдуном, который всей душой одобрил военное вмешательство в Венгрии. […]

Наши продолжают тем, какое благоприятное впечатление произвел на них Кадар, когда они имели удовольствие познакомиться с ним как с членом делегации ВПТ на переговорах в Югославии. Они добавляют, что Герё хвалился девятьюстами тысячами членов ВПТ — и вот тебе, от этих девятисот тысяч ничего не осталось, партия рассыпалась.

Несколько раз русские заговаривали и о Микояне. Он был в Венгрии и летом, и сейчас. Югославы не склонны обсуждать эту тему. Хрущев и Маленков из этого, видимо, поняли: югославы негативно расценивают то, что сделали в Венгрии Суслов и Микоян.

С югославской стороны задается вопрос, каково мнение о событиях у отдельных членов Президиума ЦК КПСС и какую позицию те считают наиболее целесообразной. Это удивляет русских. После короткого молчания Хрущев говорит: среди членов руководства царит полное единство взглядов. Маленков добавил, что так было на каждом этапе событий и так остается сейчас. […]

Маленков в начале беседы с чисто правовой и конституционной точек зрения доказывал, что правительство Имре Надя нелегитимно и конституционными органами не утверждено, да и программа его антиконституционна — как будто так уж конституционна советская военная интервенция, которую эти аргументы призваны оправдать!

Во второй половине разговора Хрущев — как всегда, когда хочет угодить югославам и как бы делает им уступки — поливает грязью Сталина. На сей раз он приводит несколько историй об отношениях Сталина и Ракоши. Сталин якобы терпеть не мог Ракоши и не доверял ему. Ракоши однажды попросился на отдых в Советский Союз, в то место, где отдыхал Сталин. Тому это показалось подозрительным, и он решил, что отобьет у Ракоши охоту к таким делам. При первом же удобном случае он заставил Ракоши выпить одним духом огромное количество алкоголя. Они уже испугались, что Ракоши откинет копыта, вытащили его, но тому хоть бы что, как с гуся вода. Ракоши до такой степени подражал Сталину, что приказал поставить в своем кабинете в Будапеште стальную дверь и смонтировать какие-то бронированные штуки от злоумышленников. Хрущев и Маленков закрывают тему, сказав, что Ракоши понятия не имел и не имеет, как надо работать; а ту кашу, которую они заварили со Сталиным, теперь должны расхлебывать они, Хрущев и другие.

Когда кто-то снова пытается поднять вопрос об Имре Наде, Хрущев механически обрывает его фразой, что «в Венгрии режут коммунистов», — словно это происходит по крайней мере по приказанию органов правительства Имре Надя. Подобным же образом Хрущев реагировал на имя Имре Надя и в первой части разговора. Позже, когда речь заходит о том, сколько всего может сделать Надь и как он может помочь делу, Хрущев берет совсем другой тон: он уже не твердит свое, что «коммунистов там режут», а принимает совершенно другую оценку Надя и соглашается, что тот может много сделать и помочь и может сохранить в чистоте имя коммуниста. […]

Переговоры закончились 3 ноября, в 5 часов утра. Атмосфера была несколько напряженной, и после того как политические вопросы были исчерпаны, никому из нас не хотелось начинать болтовню на какие-нибудь более приятные темы. Спиртного за ужином мы почти не употребляли, а во время переговоров его и вообще не подавали.

Хрущев и Маленков держались скромно, даже почти заискивающе, с готовностью соглашаясь со всем, что предлагали югославы, независимо от того, что они думали по данному вопросу на самом деле. Уже отсюда было яснее ясного, что они во что бы то ни стало хотят завершить переговоры в духе согласия, несмотря на то, что в оценке причин кровавых событий в Венгрии мы с ними занимали прямо противоположные позиции. Эти разногласия югославская сторона подчеркивала несколько раз; особенно мы не хотели уступать в том, что главным виновником нынешней катастрофы в Венгрии является Ракоши — а это значит, и Советский Союз, — и поэтому он должен быть осужден. По этой же причине югославская сторона не желала уступать и в ряде других вопросов; например: кто должен формировать правительство, с какой программой оно должно выступить, затем, в связи с новым неизбежным вмешательством советских войск, в каком направлении следует оказывать влияние на Имре Надя, чтобы спасти то, что можно спасти, и как уменьшить число жертв и снизить последствия нового кровопролития.

 

Micunović V. Tito követe voltam. Moszkva, 1956–1958. Budapest., 1990. 128–136. o. / Пер. Ю.П. Гусева с венг., сверенный с хорватским оригиналом (Micunović V. Moskovske godine. 1956/1958. Zagreb, 1977).


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация