Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«РУКОВОДСТВУЯСЬ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ ДЕЛА И ВЕЛЕНИЯМИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СОВЕСТИ»: Документы Центрального государственного архива Московской области о деятельности Московского революционного трибунала. 1917–1922 гг.

Одной из центральных задач большевиков после прихода к власти явилась ликвидация старого государственного аппарата, включая судебный. 22 ноября (5 декабря) 1917 г. В.И. Ленин подписал наскоро составленный декрет, главный смысл которого заключался в полном уничтожении всего прежнего правового строя1. «Наш проект Декрета № 1 о суде, – вспоминал впоследствии нарком юстиции П.И. Стучка, – встретил во Владимире Ильиче восторженного сторонника. Суть декрета заключалась в двух положениях: 1) разогнать старый суд и 2) отменить все старые законы»2. Одновременно декрет упразднял институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры. Институт мировых судей «приостанавливался», но сами мировые судьи получали право превращаться в «местных», избираемых местными же Советами. Фактически по своей подсудности и внутреннему устройству вся вновь созданная местная юстиция копировала старую мировую. «Местному народному суду подсудны все преступления и проступки, предусмотренные Уставом о наказаниях, нал[агаемых] мир[овыми] судьями», – говорила «Временная инструкция по организации и действию местных народных судов», утвержденная президиумом Моссовета и изданная московским столичным Советом местных народных судей летом 1918 г.

Совсем иначе обстояло дело с законодательной базой деятельности этого старо-нового суда. Судить ему надлежало «именем Российской Федеративной Советской Республики» и в своих решениях и приговорах руководствоваться законами «свергнутых правительств», но лишь «постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию». Если верить Стучке, последняя формула была изобретена самим Лениным, который в примечании к этой статье декрета специально разъяснил, что «отмененными признаются все законы, противоречащие декретам ЦИК, Рабочего и Крестьянского правительства, а также программам-минимум РСДРП и партии левых социалистов-революционеров»3.

Декрет о суде № 2, изданный в марте 1918 г., содержал на этот счет следующее, еще более характерное уточнение: «Судопроизводство как по гражданским, так и по уголовным делам происходит по правилам судебных уставов 1864 г. постольку, поскольку таковые не отменены декретами ЦИК Советов и Совнаркома и не противоречат правосознанию трудящихся классов». Из последующего текста декрета видно, что вопрос о соответствии этому правосознанию всякий раз каждый суд должен был решать для себя сам. Наконец, «Положение о едином народном суде», принятое ВЦИК 30 ноября 1918 г., прямо запрещало судьям ссылаться в своих приговорах и решениях «на законы свергнутых правительств»4. В общем, как признавал позднее Стучка, «после Октября наше первое выступление правового характера заключалось в создании пролетарского суда без буржуазного права, но и без пролетарского»5, т.е. без какого-либо вообще.

Но главное новшество составители Декрета о суде № 1 приберегли напоследок. Его последняя (8-я) статья объявляла о создании «рабочих и крестьянских революционных трибуналов» «для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц». Трибунал состоял из председателя и шести «очередных заседателей», избираемых губернскими и городскими Советами. Правда, в ревтрибуналах, этих, по выражению видного большевистского судебного деятеля Я.А. Бермана, «исключительных судах, рассчитанных, главным образом, на расправу с политическими врагами», институт заседателей не прижился и как «пережиток буржуазно-демократических принципов» был окончательно упразднен летом 1919 г.6

В триумвирате ЧК – ревтрибунал – народный суд последний институт был наименее авторитетным и влиятельным. Фактически с самого начала это был суд «по маловажным делам»7. В свою очередь, ревтрибуналы, тесно сотрудничая с органами ЧК, превратились в основное звено всей большевистской судебно-карательной системы, оставаясь таковыми вплоть до судебной реформы 1922–1923 гг.

В ревтрибуналах предварительное следствие вели особые следственные комиссии, самостоятельно разрешавшие все текущие вопросы следствия, изменения мер пресечения, прекращения дел и их дальнейшего направления по подсудности. Для расследования преступлений против порядка управления в составе следственной комиссии Московского революционного трибунала (МРТ) в начале 1918 г. был создан специальный политический отдел.

С момента образования следственные комиссии ревтрибуналов наделялись правами: «требовать от всех ведомств и должностных лиц, а также от всех местных самоуправлений, судебных установлений и властей, нотариальных учреждений, общественных и профессиональных организаций, торгово-промышленных предприятий, правительственных, общественных и частных кредитных установлений доставления необходимых сведений и документов, а также дел, неоконченных производством» и «обозревать через своих членов и особо уполномоченных лиц дела всех лиц, упомянутых в предыдущем пункте установлений и властей для назначения необходимых сведений»8. Члены следственных комиссий получили также право «требовать к допросу» всех граждан, производить досмотр и выемку почтовой и телеграфной корреспонденции, а также книг, документов и переписки кредитных установлений, подвергать обвиняемых задержанию или требовать от них залога или поручительства.

На первое заседание следственной комиссии Московского ревтрибунала, состоявшееся 21 декабря 1917 г., явилось восемь человек с мандатами президиума Моссовета. С этого момента началась его практическая деятельность. Участники совещания распределили между собой обязанности, установили время дежурства и часы приема граждан, наметили штатное расписание вновь создаваемого учреждения, положили жалованье себе и еще не набранным сотрудникам (оно колебалось в пределах 300–500 руб.), учредили канцелярию трибунала и его охрану из 20 милиционеров. После оглашения и обсуждения списка дел, требовавших «неотложного рассмотрения», было решено «в первую очередь поставить дела о спекуляции, а затем о саботаже и о печати» (на деле начали с конца)9.

К судебным вопросам следственная комиссия МРТ обратилась только в начале января 1918 г. 3 января состоялось ее решение о дате и порядке проведения первого слушания по делу газеты «Утро России». Редактору газеты В.К. Садкову вменялась в вину клевета на правящую партию. Обвинителями на процессе утвердили трех членов РКП(б). Вопрос о приглашении народных заседателей даже не рассматривался, зато был разработан способ распределения билетов на судебное заседание, объявленное открытым.

Обе инкриминируемые В.К. Садкову заметки были признаны ложными и порочащими большевиков, журналист приговорен к двухмесячному тюремному заключению, а издатель газеты – к штрафу в 15 тыс. руб. «с заменой в случае несостоятельности тремя месяцами ареста»10.

Приговор, оглашенный 11 января, фактически был принят на закрытом заседании следственной комиссии еще 4 января11. День 11(24) января 1918 г. сотрудники МРТ считали датой образования своего учреждения.

Через две недели ревтрибунал возбудил против редакции новое дело – на этот раз за публикацию карты «Будущие границы Германии по проекту Бронштейн-Троцкого»12. Газета была задушена штрафами (в общей сложности с нее было взыскано 215 тыс. руб.) и окончательно закрыта в апреле 1918 г. Затем посыпались дела в отношении других небольшевистских газет – «Власти народа», «Земли и воли», «Вечернего курьера», «Трудовой копейки», «Возрождения», «Нашего слова», «Русских ведомостей» и др. Все они признавались виновными в «распространении ложных слухов» или в «контрреволюционной агитации» и к весне 1918 г. запрещены.

В конце февраля 1918 г. Московским ревтрибуналом были привлечены к ответственности служащие, входившие в администрацию городского «убежища для малолетних» (Н.М. Щенкова, С.Я. Рабинович, С.А. Денисова). Они обвинялись «в непризнании власти и скрытом саботаже»13.

Дела рассматривались одно за другим, выносились приговоры за «оскорбительные ругательства по адресу советской власти, неподчинение» ее распоряжениям, ее «непризнание», агитацию за Учредительное собрание, призыв к забастовке, «распространение прокламаций»14 и так без конца.

В апреле того же 1918 г. перед Московским ревтрибуналом предстали 20-летний конторщик Андрей Конкин, обвиненный в «распространении стихотворения провокационного содержания по адресу народного комиссара Ленина»15, и В.Н. Жуков, признанный виновным в «произнесении контрреволюционных фраз, выражающих сочувствие немецкому захвату»16.

Так Россия вступила в длительный период произвола и беззакония – в эпоху «декретно-постановленческого» права (первые советские УК и УПК появились только в 1922–1923 гг.), разнообразных трибунальных и иных судов. Несмотря на их чрезвычайное обилие, они напрямую зависели от партийно-советской номенклатуры. Фактически назначались и жестко контролировались ею, судили на основе партийного заказа, именуемого «революционным правосознанием» или «пролетарской совестью». Важнейшей чертой «пролетарской демократии» и предметом своей особой гордости большевики считали установленное ими единство законодательной, исполнительной и судебной власти, отмену прежних правовых норм. «Принцип разделения власти для нас, – сообщал Стучка, – имеет только значение технического разделения труда. Власть, в данном случае советская, естественно, должна быть единой властью, включающей в себя и законодательную, и исполнительную, и, наконец, судебную»17. Неудивительно, что Декрет о суде № 1, говоривший о суде как о самостоятельном органе, вовсе не имел в виду учреждения какой-то особой ветви власти. Первая советская Конституция 1918 г. рассматривала судебные учреждения лишь составной частью Наркомата юстиции.

Первоначально Московский ревтрибунал получил помещение упраздненного Коммерческого суда в огромном здании бывшего московского Купеческого общества (Солянка, дом 1). В считанные месяцы число его служащих перевалило за 100 и в последующие годы, несмотря на кампании по сокращению штатов, непрерывно сотрясавшие советский бюрократический аппарат, редко бывало менее 140. Поэтому весной 1919 г., в бытность его председателем чекиста Я.Х. Петерса, трибунал переехал в трехэтажный особняк по адресу: Большая Лубянка, дом 18.

В июле 1918 г. специальным постановлением президиума Моссовета и в дополнение к собственному конному выезду ревтрибунал получил три реквизированных легковых автомобиля («опель», «бенц» и «патфайндер»)18, к которым вскоре добавился полуторатонный «фиат». С тех пор рядом с каретным сараем и конюшней, в которой обитала вороная кобыла по кличке Ведьма, на его хозяйственном дворе разместились автомастерская и гараж. Рядовые сотрудники МРТ коммуной вселились в огромную квартиру московского биржевика и фабриканта А.А. Найденова (Покровский бульвар, дом 3). Оставшимся жильцам президиум ревтрибунала в апреле 1919 г. предписал «очистить помещение» в 7-дневный срок19.

В 1920 г. к МРТ был присоединен московский губернский, а в 1921 г. – и республиканский военный ревтрибуналы (последний – на правах военной секции, или отделения). С их присоединением архив ревтрибунала удвоился и стал включать около 5 тыс. дел. На Лубянке ревтрибунал находился вплоть до своего упразднения.

В мае 1919 г., заслушав отчет о работе МРТ, президиум Моссовета одобрил его деятельность и в своей резолюции особо подчеркнул, что трибунал по-прежнему «должен быть беспощаден в борьбе с врагами советской власти и вместе с тем внимательно относиться к проступкам трудовых элементов, всячески ограждая их интересы»20.

Действительно, МРТ выносил свирепые приговоры тем, кого он в данный момент и по подсказке из Кремля счел «врагом советской власти»; обстоятельства каждого данного дела играли при этом второстепенную роль.

В первые годы, в полном соответствии с ленинским лозунгом «война не на жизнь, а на смерть богатым и их прихлебателям, буржуазным интеллигентам»21, особенно жестокие вердикты доставались представителям образованного общества вообще и научно-технической интеллигенции, в частности22. В те же годы МРТ рассмотрел череду дел священнослужителей, видных деятелей Русской православной церкви и верующих-мирян23.

Обобщающие данные о деятельности МРТ отсутствуют, как и сводные списки казненных по его приговорам. Сохранились лишь статистические сведения о работе трибунала за период с 1 декабря 1920 по 1 февраля 1921 г. За эти два месяца столичный ревтрибунал рассмотрел 45 дел, по которым в качестве обвиняемых привлек 261 человека; из них: 84 – за преступления по должности, 65 – за спекуляцию и хищения, 47 – за «контрреволюцию» и 20 – за мошенничество и подлог. Из общего количества обвиняемых оправдательные приговоры получили всего 39 человек, или менее 15%. Из 222 осужденных наибольшее число (76) были приговорены к принудительным работам; 53 – получили от 3 до 5 лет тюремного заключении; четверо – 15 лет, а 9 (или 3,4%) – расстреляны, из них семеро – за хищения и спекуляцию24. Хотя эти данные заметно отличаются от общероссийской статистики того же периода25, рискнем назвать их для Москвы средними.

Трибунальное законодательство было отмечено таким же чрезвычайным обилием декретов, нечеткостью и неразберихой, как и общесудебное. 21 декабря 1917 г. петроградская «Газета Временного Рабочего и Крестьянского Правительства» за подписью наркома юстиции Штейнберга опубликовала первую развернутую «Инструкцию Революционному трибуналу». Однако 4 мая 1918 г. издается новый, ленинский, декрет «О революционных трибуналах». Теперь на трибуналы помимо дел политических возлагались также дела «по борьбе с погромами, взяточничеством, подлогами, неправомерным использованием советских документов, хулиганством и шпионажем», а все дела общеуголовного характера надлежало передавать в «судебные учреждения».

Декретом о суде № 3 от 20 июля 1918 г. дела о взяточничестве и спекуляции изымались из ведения ревтрибуналов и передавались на рассмотрение народных окружных судов, но всего спустя пять дней (декретом от 25 июля того же года) эти дела вновь были возвращены ревтрибуналам.

В промежутке между декабрьской (1917 г.) инструкцией и майским (1918 г.) декретом правительство издало ряд актов относительно мер наказания, которые были вправе налагать ревтрибуналы26. Их решение считалось окончательным. В дальнейшем подсудность и меры наказания чрезвычайных судебных учреждений были значительно расширены и фактически отданы на откуп ЧК и ревтрибуналам27.

К 1920 г. подсудность ревтрибуналов стала практически безразмерной, поскольку ВЦИК наделил их правом принимать к рассмотрению дела о «всяких» деяниях по признаку «опасности для РСФСР или порядков, в ней установленных»28. В Положении о революционных трибуналах, утвержденном президиумом ВЦИК в марте 1920 г., трибуналам в пределах действующих декретов предоставлялось ничем не ограниченное право в определении меры репрессий. Их ведению подлежали дела: 1) о контрреволюционных деяниях, 2) крупной спекуляции товарами и предметами, взятыми на учет, 3) дела по должностным преступлениям лиц, обвиняемых в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов и участие в спекуляции в той или иной форме, равно как и обвиняемых в крупных должностных преступлениях, в том числе и взяточничестве, 4) явном дискредитировании власти советскими рабочими, 5) дезертирах, признанных злостными29.

Опираясь на такую формулировку своих полномочий, пределы собственной подсудности руководители ревтрибуналов фактически устанавливали для себя сами, а попытки общесудебных учреждений оспорить их решения такого рода безжалостно пресекались. Сами руководители Московского ревтрибунала полагали, что ему подсудны дела «о всех тех преступлениях, которые являются в данный момент наиболее опасными с точки зрения интересов развивающейся рабоче-крестьянской революции», в том числе «все более важные дела об активном противодействии и неподчинении распоряжениям рабоче-крестьянской власти». Напротив, неподсудными себе МРТ считал дела о грабежах, самосуде, о мелкой спекуляции (на сумму менее 3 тыс. руб.), а также о чисто пассивном неподчинении распоряжениям власти.

Несмотря на ритуальные призывы Моссовета к «внимательному отношению к проступкам трудовых элементов», в том же 1920 г. почти 40% обитателей московских мест заключения были выходцами из социальных низов – рабочими, крестьянами-землепашцами и ремесленниками (соответственно 9,5; 11,4 и 18,6%) и только 16,8% – интеллигентами и бывшими чиновниками30.

В 1921 г. в числе 4 тыс. заключенных столичных концлагерей находилось более 2 тысяч мещан и крестьян, 80 бывших дворян, купцов и лиц духовного звания и 48 несовершеннолетних31; из них более 1800 человек – без указания срока, считая тех 200, которые были приговорены к заключению «до конца Гражданской войны»32. На практике пролетарское происхождение могло заметно облегчить участь подсудимого только в сочетании с его личными заслугами перед властью, причем заслугами особого рода. Рабочий или крестьянин, виновный в тяжком преступлении, имел хорошие шансы быть избавленным от наказания, если имел на счету непосредственное участие в казнях «врагов», в подавлении «контрреволюционных выступлений», либо деятельно сотрудничал с органами ЧК.

Порядок кассации приговоров ревтрибунала впервые был определен постановлением ВЦИК от 11 июня 1918 г. (ранее обжаловать его решения можно было только у председателя ревтрибунала)33. Теперь эта функция оказалась возложена на кассационный отдел при ВЦИК, вскоре переименованный в Кассационный трибунал (при этом кассировать приговоры Особого трибунала при ВЦИК он не имел права). Вся головка этого кассационного органа назначалась: председатель – Совнаркомом, а два постоянных члена – коллегией Наркомата юстиции и самим ВЦИКом. Кассационные жалобы вновь учреждаемый орган должен был рассматривать в двухнедельный срок, причем поводом для отмены приговора ревтрибунала могло стать лишь нарушение им правил о подсудности и «установленных форм судопроизводства», а также вынесение им «явно несправедливого приговора». Последнее обстоятельство члены Кассационного трибунала должны были выявлять самостоятельно, опять-таки опираясь на собственное «классовое чутье». Впрочем, этот кассационный орган во многом был декоративным – главным образом потому, что ревтрибунал был волен игнорировать его решения. Президиум МРТ, например, сплошь и рядом «оставлял без последствий» «предложения» кассационного отдела при ВЦИК относительно пересмотра тех или иных своих обвинительных приговоров34. В июле 1919 г. президиум МРТ постановил войти с ходатайством во ВЦИК о «неправильном кассировании» своих приговоров вообще35.

Точно таким же образом отклонялись ходатайства о смягчении меры наказания, с которыми в президиум Моссовета или непосредственно в ревтрибунал обращались трудовые коллективы, высокие советские гражданские и военные чины и деятели искусства36. Зато «рекомендации» Политбюро, ЦК и МК РКП(б) всегда выполнялись неукоснительно, причем даже в случаях, когда высшие партийные инстанции диктовали приговоры по еще не только не рассмотренным, не расследованным, но и не возбужденным делам.

Обеспечить бесперебойную работу судебной машины в нужном для власти направлении был призван ее кадровый состав. Если народного судью от должности имел право отстранить избравший его советский орган, то для увольнения любого сотрудника ревтрибунала, включая членов его президиума, не требовалось и таких формальностей37.

Жесткий контроль партийных инстанций делал излишними кампании по перетряхиванию кадрового состава МРТ. В отличие от народных судов сокращения штатов Московский ревтрибунал всерьез не беспокоили, главным его несчастьем были «партийные мобилизации». Обобщающих сведений о составе сотрудников МРТ не сохранилось, но из имеющихся разрозненных данных следует, что власти стремились укомплектовать его аппарат наиболее проверенными, опытными и преимущественно партийными кадрами. Членами самого ревтрибунала назначались исключительно коммунисты, среди его судей и следователей можно было встретить и видных советских деятелей, по тем или иным причинам прибывших в Москву и откомандированных на работу в трибунал партийными органами, выходцев из других московских карательных учреждений.

В октябре 1918 г. следователем МРТ стал бывший председатель ЧК Алексеево-Ростокинского района Москвы В.А. Злоторович, затем – Юлиус Шиллерт, в недалеком прошлом следователь городского партийного «суда чести». В 1919 г. председателями МРТ состояли руководители Московской ЧК Петерс и Янышев и т.д.

Некоторые рядовые сотрудники трибунала имели даже высшее юридическое образование38. Но их не хватало, и в конце 1918 г. МРТ ходатайствовал перед президиумом Моссовета о «командировании в его распоряжение из различных учреждений лиц с высшим юридическим образованием, занятых не по специальности»39.

Всего в штате Московского ревтрибунала состояло 130–140 сотрудников, в том числе 10–12 следователей, из которых почти половина – женщины.

В первое время национальная кадровая политика в ревтрибунале была аналогична чекистской. Набор, перемещения и увольнения работников МРТ осуществлялись под неусыпным контролем и по прямым указаниям ЦК и МК РКП(б), которые обсуждению не подлежали. Руководство политотдела, жаловался весной 1918 г. мелкий канцелярский служащий этого подразделения Давид Кугель, «имеет определенную тенденцию набирать сотрудниками своего отдела только латышей» (его самого, еврея по национальности, в политотделе трибунала, как ему казалось, затирали и дискриминировали)40. Ситуация начала меняться с июля 1918 г., когда заведующий этим отделом латыш К.Я. Печак вошел в коллегию юридического отдела Моссовета и покинул трибунал.

Летом 1918 г. Московский комитет партии провел мобилизацию коммунистов среди сотрудников ревтрибунала на чехословацкий фронт в таком количестве, что встал вопрос о самой возможности его дальнейшего существования (выход был найден в резком сокращении следственной части трибунала и в еще большем упрощении судебной процедуры). В декабре того же года по предписанию большевистского ЦК в распоряжение руководства Латвийской социал-демократической партии был переданы следователи политического отдела МРТ Август Озолин, Анна Карклин и Эмилия Плинка. В апреле 1919 г. по требованию МК РКП(б) был откомандирован член ревтрибунала Хворов, а следователь Н.Я. Доброхотов – в МЧК41 и т.д. Зато на просьбу комиссариата по латышским делам сталинского Наркомнаца перевести на работу следователя Карла Янэля ревтрибунал ответил категорическим отказом, сославшись на острую нехватку квалифицированных кадров42.

В целом сотрудники ревтрибунала перемещались с калейдоскопической быстротой. За пять с небольшим лет существования – с декабря 1917 до начала 1923 г. – пост председателя последовательно занимали семь человек, а состав рядовых служащих успел полностью смениться почти трижды – за это время 341 сотрудник был переведен на другую работу43.

Последним председателем МРТ стал Михаил Михайлович Бек, 33-летний большевик, неизвестно откуда и почему назначенный на этот пост в январе 1922 г. и через год также неизвестно куда сгинувший.

Несмотря на огромное количество неразобранных дел (на конец января 1923 г. их в МРТ числилось 649 с тремя тысячами подследственных), с 1 февраля этого года Московский ревтрибунал завершил свою деятельность в связи с «открытием действий губсуда», как говорилось в последнем приказе М.М. Бека. После упразднения МРТ многие его сотрудники были переведены на работу в органы Московского губернского суда, а неоконченные дела переданы в различные судебные учреждения «по принадлежности».

Судебная реформа, проведенная в советской России в 1922–1923 гг., сопровождалась не укреплением народного суда, а, напротив, «отрибуналиванием» всей судебной системы.

Публикуемые документы выявлены в фондах: Московского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов (Ф. 66), Московского революционного трибунала (Ф. 4613) и юридического отдела Моссовета (Ф. 4998), хранящихся в Центральном государственном архиве Московской области.

Неотлаженность постановки делопроизводства в первые годы советской власти порой служила причиной серьезных нарушений при составлении документов. Так, иногда в подлинниках протоколов отсутствуют подписи (см., например, док № 10).

Часть документов публикуется в сокращении. В ряде случаев опущены вводные слова, повторы и тому подобное.
 

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии Д.Б. Павлова.

© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация