Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«ИНОГДА МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВОТ-ВОТ НЕМНОГО, И Я СОЙДУ С УМА...»: Исповедь писателя В.П. Беляева И.В. Сталину и «дело» киностудии «Ленфильм». 1936–1937 гг.
Документ № 9

Из заявления Г.Е. Белицкого в КПК при ЦК ВКП(б)

02.11.1936

[...] Задача, стоявшая перед Ленфильмом, заключалась не столько в том, чтобы собрать внешние факты, события из жизни данного человека (о ком идет речь, я в письме, которое идет почтой, не буду называть имена), ибо эти факты были нам в основном известны.

Задача заключалась в том, чтобы получить материал, характеризующий 1) среду, его окружавшую и 2) его психический облик в тот период. Именно это требовались для того, чтобы написать художественное произведение. Здесь требовались мельчайшие детали быта (круг друзей, времяпрепровождение, обстановка в квартире и училище и т.п.), ненужные при сборе материала истпартовского типа.

Я беру на себя смелость утверждать и сейчас, что собранный т. Беляевым материал представляет большую ценность. Он позволяет, несмотря на свою хаотичность (она неизбежна, т.к. материал состоит из отдельных стенограмм бесед с разными людьми), восстановить облик человека, его окружение и понять закономерность прихода его в революцию.

Однако в одной из этих бесед (я получил ее в застенографированном виде) встретились совершенно недопустимые вещи. Опрашиваемый, явно желая подчеркнуть свою роль в воспитании интересующего нас человека, наболтал клеветнический вздор о том, как он отучал его от пьянства и т.п. Кроме того, задавая вопросы другим опрашиваемым, т. Беляев разрешал стенографисткам записывать их кратко, а подробно записывать лишь ответы собеседников. В результате его собственные вопросы приобрели в стенограммах совершенно неверный вид. Один пример: по поводу вечеров в училище значится в одной стенограмме вопрос — «приводили ли девочек»? Эта фраза звучит ужасающе, но суть вопроса абсолютно невинна. Мы предполагали показать в фильме «бал» в училище. Нам надо было знать, какими могли быть его участники, позволяли ли ученикам приводить с собой гимназисток или допускались только ученики.

Прочтя материал непредубежденными глазами, можно убедиться, что так обстоит дело с рядом вопросов т. Беляева, которые были оценены как «контрреволюционные». Как могло возникнуть это предубеждение? Вот весь ход дела. Беляев является в Истпарт, рассказывает о ряде вещей, которые он слышал, но не включил в материал. Рассказывает для того, чтобы поставить в известность о том, что такие вещи говорятся. Вслед за этим писательница [Голубева], получившая часть материала (между прочим, вышеупомянутая беседа ей выдана не была) и недовольная тем, что ее либретто мы признали неудовлетворительным и поручили писать сценарий другому писателю, эта писательница заявляет в Истпарте, что Беляев задавал недопустимые вопросы. Там ставят это в связь с тем, что им самим говорил Беляев и сообщают в КПК. Партконтролер т. Бутырина уже истолковывает весь материал в соответствующем смысле. Вплоть до того, что, наткнувшись в первом варианте сценария на эпизод, когда подпольщики заседают в пивной, и герой сценария, перед тем как пройти к ним в заднюю комнатку, выпивает кружку пива, т. Бутырина заявляет, что это «возмутительная сцена, возникающая потому, что материал дышит духом пьянства». Между тем, об этой пивной как о месте сбора подпольщиков, можно прочесть в напечатанных материалах, да и вообще ничего возмутительного в этой сцене нет.

К сожалению, я не помню остальных цитат из сценария и из материалов, которые приводила т. Бутырина на заседании у уполномоченного КПК в сентябре 1936 г. Но, повторю, надо прочесть весь материал внимательно и непредубежденно, и он сразу же потеряет приписанный ему смысл.

В результате же такого чтения, которое было в сентябре 1936 г. в КПК, все это приобрело характер «контрреволюционной вылазки». Я должен сказать, что вокруг дела возникла такая атмосфера, что даже я сам начал сомневаться, не является ли агентом классового врага т. Беляев, и лишь после того, как соответствующие органы обелили его, как советского гражданина, понял неосновательность своих подозрений.

Вот то, что я могу сейчас сказать по вопросу о материалах, собранных Беляевым […]1

При всем этом я должен сказать, что вовсе не отрицаю своей вины перед партией. Я виноват в том, что получив от т. Беляева вышеупомянутую беседу, я ограничился лишь тем, что сказал ему выбросить оттуда вредные места при передаче ее писателю. Я виноват в том, что отнесся к сбору материалов недостаточно внимательно. Я признаю также, что не могу считать себя таким большевиком, каким хотел бы быть, что мне нужно еще воспитываться. Но я знаю, что у меня есть возможность преодолеть свои недостатки. И эти четыре месяца тяжелым, но полезным уроком заставили меня всю свою жизнь заново передумать.

Партия дорожит каждым своим членом. Она выбрасывает его лишь после кропотливой проверки, лишь убедившись, что он неисправим. Я прошу об этой кропотливой проверке. Я прошу изменить неверную и несправедливую формулировку моих действий, которая была вынесена уполномоченным КПК, когда Беляев казался контрреволюционером. Я прошу дать мне возможность в рядах партии загладить свою вину и доказать, что я могу стать достойным членом партии.

 

Г. Белицкий

 

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 10436. Л. 141–157. Автограф.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация