Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«РЕЗОЛЮЦИЯ Н.С. ХРУЩЕВА ПРОИЗВЕЛА МАГИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ НА КГБ, ВОЕННУЮ ПРОКУРАТУРУ… АППАРАТ КПК ПРИ ЦК КПСС»: За кулисами реабилитационного процесса. Документы о ленинградских ученых, репрессированных в годы Великой Отечественной войны. 1957–1970 гг.
Документ № 5

Показания А.Д. Шевелева в КПК при ЦК КПСС

19.09.1957

О «деле ученых» и конце моей чекистской карьеры.

 

Примерно в октябре 1941 г., в первый год войны, мне было поручено ведение следствия по делу Игнатовской и Чанышева. Впоследствии это дело разрослось и было названо «Делом ученых».

Игнатовская, жена члена-корреспондента Академии Наук Игнатовского, на первом же допросе поклялась мне, что будет показывать на следствии обо всем правдиво, только бы я не сообщил ее мужу об известной нам ее измене мужу с нашим агентом. И действительно, на всех последующих допросах у нас не было оснований подозревать, что Игнатовская скрывает что-нибудь от следствия. А рассказала она следующее.

Муж ее — Игнатовский — получил образование в Германии и много лет работал на заводах Цейса, в силу чего, как она объясняла, он очень полюбил Германию, немцев, их образ жизни, их быт, их культуру. Обо всем немецком он в узком кругу друзей всегда отзывался весьма похвально, и, наоборот, обо всем русском, несмотря на то, что сам был русским, весьма отрицательно. Когда немцы блокировали Ленинград, Игнатовским были предложены места в самолете для отправки на Большую землю, но Игнатовский отказался быть эвакуированным, т.к. оставаясь в Ленинграде, он рассчитывал на то, что в недалеком будущем Ленинград немцами будет взят, и они останутся с немцами.

По словам Игнатовской, муж ее не сомневался в победе немцев и желал, чтобы немцы победили1. Сама Игнатовская мужа своего считала умнейшим человеком и по всем политическим вопросам полностью с ним солидаризировалась. Такого же образа мыслей придерживалось их ближайшее окружение, состоящее из Чанышева и агента.

Агент, как это впоследствии на процессе Кружкова стало мне известно, был, оказывается, провокатором, воспитанным заместителем начальника контрразведывательного отдела Альтшуллером. Если бы это обстоятельство было мне известно в самом начале, не быть бы этому делу созданным, оно было бы мною скомпрометировано в самом зародыше, как уже дважды ранее мною были провалены два дела, созданные агентами-провокаторами, воспитанниками Альтшуллера.

В процессе последующих запросов Чанышев, так же как и Игнатовская, без долгого запирательства показал примерно то же, что и Игнатовская и, кроме того, оба они показали, что во время обсуждения в узком кругу о возможном составе правительства после падения Ленинграда, то, по их мнению, правительство должно было бы состоять из ученых, и в качестве возможных членов правительства назывались имена виднейших ученых Советского Союза, как то: академиков Тарле, Качалова и других.

Имена маститых ученых, названных Игнатовской и Чанышевым, вскружили головы руководства Ленинградского управления. Слава была возможна и близка. Нужно было только арестовать нескольких академиков, для чего опять-таки нужны были прямые показания Игнатовской и Чанышева на Тарле, Качалова и других академиков об их организационной связи.

На том этапе следствия такие показания мог получить только я, т.к. проходивший по этому же делу член-корреспондент Академии Наук Игнатовский допрашивавшему его следователю Кружкову никаких показаний о своей контрреволюционной деятельности вообще не давал.

Вокруг меня стали усиленно увиваться два идейных вдохновителя — мои начальники Подчасов и Альтшуллер.

Делу было немедленно придумано название «Дело ученых».

Вместе со мной в допросах начал принимать участие Подчасов, а протоколы допросов корректировались Альтшуллером. Каждый из них на протяжении примерно двух недель многократно обрабатывал меня, пытаясь склонить к фальсификации материалов следствия.

У подследственных, после того как они рассказали своему следователю все о своей контрреволюционной деятельности, наступает период полнейшего безразличия, когда они без всякого возражения способны подписать все, что им предложит подписать следователь. И Подчасов, и Альтшуллер это видели, и после того, как им стало ясно, что меня на «липу» не склонить, естественно, возникла необходимость отстранить меня от этого дела, как человека, стоящего на пути к их славе.

В один из ближайших дней на оперативном совещании у начальника следственной группы Подчасова последний в присутствии всей оперативной группы начал меня прорабатывать как следователя, тормозящего развитие дела. На таком оперативном совещании нельзя было сказать или приказать фальсифицировать, в силу чего он мог, естественно, изображать меня как нерадивого следователя, не желающего работать, не умеющего добиться от обвиняемых того, что хотели бы от них получить руководители отдела и Управления.

Я был страшно возмущен такой проработкой меня, т.к. до этого мне не приходилось подвергаться ничему подобному, а так как в тот период я не мог на оперативном совещании сказать, что я не буду липовать, т.к. это все жe вещи, о которых нельзя говорить на таких расширенных совещаниях, об этом можно говорить с глазу на глаз, но нельзя говорить в присутствии большого количества людей. Я встал и сказал ему: «Брось трепаться». Это было сказано так, что он действительно прекратил всякое обсуждение этого вопроса, и больше на оперативном совещании вопрос обо мне не стоял, а я больше на оперативные совещания не приглашался.

Немедленно была создана партийная комиссия, которая начала расследовать мою деятельность. К чему могло привести такое расследование, мне было известно. Оно обычно кончалось тем, что оперативного работника отправляли в тюрьму.

Я, прежде чем попасть в органы НКВД, окончил Ленинградскую межкраевую школу Главного управления государственной безопасности. Вместе со мной в этой школе училось 200 чел. Так как мы в стенах этой школы провели год, то, естественно, это сблизило меня со многими. По окончании школы примерно 60 % состава нашего выпуска осталось работать в Ленинградском управлении. Мне ничего не оставалось, как пойти прощаться. Таким образом, я обошел всех своих приятелей. За пять лет работы в стенах Ленинградского управления, работая в разных отделах, у меня там тоже было много друзей. К работе я не приступал. Таким образом, через день-два почти весь аппарат Ленинградского управления был посвящен в то, что следственная группа контрразведывательного отдела пытается раздуть большое дело ученых, а меня за то, что я стою на пути, препятствую им, очевидно, арестуют, посадят, как это делалось со многими другими до этого.

Наряду с этим я побывал у секретаря партийной организации Управления, рассказал ему. Он попросил написать меня обо всем. Я ему написал. Он ничего другого не мог придумать, как с этими моими документами пошел к начальнику Управления Кубаткину. Последний на моем заявлении написал резолюцию: «Арестовать на пять суток и уволить из органов». Эту резолюцию я видел, по-моему, на парткоме, когда стоял вопрос о моем исключении из партии.

Из партии я был исключен, т.к. партком Управления состоял из руководящих работников Управления. Я был отправлен в армию.

 

Шевелев

 

«19» сентября 1957 г.

 

РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 6726. Т. 3. Л. 157–161. Подлинник. Машинописный текст, подпись — автограф.


Назад
© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация