«РЕЗОЛЮЦИЯ Н.С. ХРУЩЕВА ПРОИЗВЕЛА МАГИЧЕСКОЕ ДЕЙСТВИЕ НА КГБ, ВОЕННУЮ ПРОКУРАТУРУ… АППАРАТ КПК ПРИ ЦК КПСС»: За кулисами реабилитационного процесса. Документы о ленинградских ученых, репрессированных в годы Великой Отечественной войны. 1957–1970 гг.
Документ № 13
|
В Комитет партийного контроля при ЦК КПСС |
|
Ознакомившись со справкой [Особой инспекции] и некоторыми материалами по делам группы ученых, арестованных в 1941 году в Ленинграде за к-р деятельность, могу сказать следующее.
Обстановка в Ленинграде в тот период времени — 1941 и начало 1942 года, была исключительно напряженной. Голод, город беспрерывно подвергался обстрелу, от агентуры поступало много материалов о наличии среди а/с элементов пораженческих настроений с выражением готовности помогать фашистам в целях свержения сов. власти.
Руководство МГБ и Ленинградского управления требовало обеспечить внутреннюю безопасность в городе. Были указания МГБ и б. нач. УКГБ Кубаткина не затягивать разработки и быстро их ликвидировать. В этих же целях давалось указание пересмотреть все архивные материалы в отделах и при наличии в них указаний на к-р деятельность, также реализовать следственным путем.
Аресты Игнатовского и некоторых других были произведены на основании весьма серьезных по своему содержанию донесений агентов «В…», Меркулова и др., псевдонимы и фамилии не помню, которые по ряду вопросов в какой-то степени перекрывали друг друга.
Последующие аресты проводились уже больше по следственным материалам.
Я лично один и вместе с тов. Огольцовым передопрашивал некоторых сознавшихся арестованных без участия следователей, имея целью, с одной стороны, проверить, как арестованные поведут себя в отсутствие следователей, а с другой — уточнить и углубить некоторые вопросы по существу а/с деятельности арестованных.
Передопросы производились с участием стенографисток. Арестованные давали развернутые показания. Никаких жалоб на применение к ним мер физического воздействия со стороны следователей не заявляли, наоборот, отзывались весьма положительно.
Насколько я вспоминаю сейчас, некоторых арестованных передопрашивали б. нач. УМГБ т. Кубаткин и быв. зам. министра МГБ Абакумов, находившийся в командировке в Л[енингра]де.
Я лично никогда и ни к кому из арестованных мер физического воздействия не применял, не применял и угроз.
Касаясь вопроса о дополнительном питании арестованных, должен сказать, что это действительно проводилось. Это было официально узаконено министерством. Для подкормки — дополнительного питания арестованных отпускались специальные средства. Следователи обязывались не допускать смерти арестованных, чтобы вскрыть а/с подполье. Был случай, когда один арестованный умер в тюрьме, и Кубаткин по этому случаю мне и следователю делал серьезные предупреждения.
Никаких указаний кому-либо из следователей злоупотреблять дополнительным питанием с целью получения признательных показаний я не давал. Это я категорически утверждаю.
Я верил в показания арестованных и, больше того, был убежден, что мы не вскрыли всего а/с подполья в тот период времени. Именно поэтому было возбуждено ходатайство перед командованием Ленинградского фронта о замене осужденному Страховичу высшей меры наказания 10-ю годами лишения свободы, имея в виду при его помощи вскрыть и ликвидировать все а/с подполье в Ленинграде.
По этим же причинам принимались меры к допросу и аресту некоторых лиц по этим делам, выбывших по эвакуации из Ленинграда на Кавказ.
Работы у нас в тот период было очень много. Мы работали сами холодные и голодные и день, и ночь.
Возникавшие следственные дела оканчивались в короткие сроки. Арестованных было много.
В этой обстановке и в этих условиях могли быть и были допущены большие ошибки и недоделки в агентурно-следственной работе. Материалы не всегда до конца перепроверялись и документировались.
В тот период времени основным доказательством в следствии считалось признание арестованных, и это было основной и большой ошибкой, вытекавшей из неправильной установки министерства. Наряду с этим обстановка в Ленинграде как-то не позволяла долго вести разработки и следственные дела.
Весь процесс следствия по делам проходил под наблюдением и с участием представителей органов прокуратуры, которые, так же как и мы, безвыходно находились в управлении на работе днем и ночью.
Следственные дела на Ленинградских ученых рассматривались военным трибуналом гласно. Это еще больше убеждало в правильности дела.
Арестованные действительно были а/с настроены. Это они как будто не отрицают и теперь.
Я лично никакой сознательной фальсификации не допускал и всегда был противником такой практики.
Я всю свою сознательную жизнь был с партией и активно работал в интересах партии и советской власти.
Начиная с 1918 года, будучи еще 17-летним парнем, я активно вел работу по укреплению сов. власти в деревне, работал в волисполкоме, в волостном комитете деревенской бедноты. В 1919 г. вступил сочувствующим в ВКП(б) в деревне и вел активную общественную работу.
В 1922 году я вступил в партию и с тех пор на протяжении 36 лет активно работал в партии, почти всегда был или секретарем, или членом бюро парторганизации, где я работал, был членом пленумов и бюро райкомов, горкомов и обкома партии.
Я, один из немногих оставшихся в живых, начал работать в ВЧК еще при Дзержинском. В 1921 году направлен я был на работу в Самарскую губчека, секретарем Бузулукского уездного комитета партии тов. Ильиным и с тех пор до ухода в отставку по болезни и выслуге лет в продолжение 36 лет беспрерывно работал в органах гос. безопасности.
В связи с Ленинградским делом на ученых я уже наказан. Мне сократили заслуженную пенсию, и сейчас, являясь больным, имея 57 лет от роду, вынужден работать, т.к. имею большую семью.
Прошу убедительно оставить меня в партии, с которой у меня связана вся моя жизнь.
Член КПСС с 1924 года
Занин
3/I-1958 г.
РГАСПИ. Ф. 589. Оп. 3. Д. 6726. Т. 3. Л. 296–300. Подлинник. Автограф.