Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

КТО ВИНОВАТ? Из переписки В.А. Маклакова и В.В. Шульгина

Василий Алексеевич Маклаков (1869–1957) и Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) принадлежали к политической элите России начала ХХ в. Оба были депутатами 2–4-й Государственных дум и плодовитыми публицистами. Обоим было суждено прожить долгую жизнь и много написать — о том, что видели, в чем участвовали и в чем были виноваты. В России они были политическими противниками. Маклаков был кадетом, хотя и правым: это означало все-таки место на левом фланге русской общественности. Шульгин принадлежал к фракции «националистов-прогрессистов», был монархистом и идейным антисемитом. Их политические позиции сблизились в период Первой мировой войны: оба входили в Прогрессивный блок, а 3 ноября 1916 г. оба в речах, произнесенных в Думе, атаковали правительство. Маклаков был думской «звездой»; его речи, как правило, становились событием. Шульгин также был не из последних думских ораторов; славился язвительностью и умением вывести противника из себя1.

Оба были дворянами и землевладельцами, но оба жили в городах. Маклаков был москвичом, сыном знаменитого профессора-окулиста. Шульгин жил в Киеве; отца, умершего, когда сыну еще не исполнилось и года, он не помнил; его воспитывал отчим — известный консервативный публицист и редактор газеты «Киевлянин» Д.И. Пихно. Центром их политической деятельности стал Петербург. Несмотря на различные, по большей части диаметрально противоположные политические позиции, Маклаков и Шульгин сблизились еще в России и даже приятельствовали. Это произошло в период Первой мировой войны и в особенности в революционное время2.

По иронии судьбы монархисту Шульгину пришлось принимать отречение императора Николая II. Он был деятельным участником Февральской революции, членом Временного комитета Государственной думы. Совершавшиеся события Шульгин рассматривал как меньшее зло по сравнению с разлагавшимся режимом, ведущим страну к поражению в войне. Правда, взбунтовавшаяся толпа (многие современники называли ее народом — лексика зависела от отношения к происходящему) вызывала у него отвращение и ненависть. «Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…», — писал Шульгин несколько лет спустя3. Было ли это на самом деле настроение марта 1917 г. или «мысли на эмигрантской лестнице» — кто знает...

Маклаков также встретил революцию без восторга, хотя принимал в ней поначалу деятельное участие, будучи комиссаром в Министерстве юстиции. То ли зрелище разлагающейся армии и не способной справиться с надвигающимся хаосом власти, то ли личное разочарование — Маклаков не получил как бы «причитавшегося» ему поста министра юстиции (некоторые современники считали, что он его особенно и не добивался), привели к тому, что он с охотой принял назначение на должность посла в Париже. В Париж он прибыл в день большевистского переворота; верительных грамот не вручил, но французское правительство де факто признало его послом. Отстаивал интересы Белого движения, а затем российских изгнанников. После признания Францией Советского Союза в 1924 г. возглавлял Эмигрантский комитет и нансеновский офис по делам русских беженцев, став, по остроумному замечанию П.Н. Милюкова, парижским губернатором, а точнее — ходатаем по делам своих соотечественников4.

Шульгин в годы Гражданской войны принял самое активное участие в Белом движении, став одним из его идеологов и организаторов. Именно Шульгин написал положение об Особом совещании при Главнокомандующем, ставшем фактически правительством генерала А.И. Деникина. Шульгин стал создателем и руководителем разведывательной организации «Азбука», действовавшей параллельно с официальными структурами и, по-видимому, более эффективно. После различных приключений ему удалось вырваться за границу.

Переписка между Маклаковым и Шульгиным началась в 1920-е гг. по инициативе посла. Маклаков написал Шульгину «наудачу» в Константинополь 9 февраля 1921 г. и вскоре получил ответ. Целью письма было не просто узнать, как поживает старый знакомый: «В том сумбуре, который сейчас происходит, мне не хватало Вас и Вашей головы... Крушение Врангеля было крушением целого мировоззрения, целой надежды на освобождение России путем вооруженной борьбы», — констатировал Маклаков. Что же дальше? Каковы пути преодоления большевизма? Какую роль может сыграть в этом русская эмиграция? Что делать «заграничному русскому двухмиллионному народу»? (Шульгин.) Это проблемы, которые корреспонденты начинают обсуждать уже в начале 1921 г.

Если Маклаков почти безвыездно жил в Париже, то Шульгина после Турции занесло в Болгарию, затем он жил в Чехословакии, Германии, с 1924 г. — во Франции, с 1930-го — в Югославии. Временами их переписка была регулярной и интенсивной, временами прекращалась на несколько месяцев. Обсуждали прошлое — революцию; настоящее — судьбу и задачи эмиграции; как водится, речь шла о том, кто виноват и что делать. В 1923 г. Шульгин гостил у Маклакова в Париже, жил в здании посольства на улице Гренель. Профессиональному юристу Маклакову пришлось взять на себя заботы по оформлению развода Шульгина, а затем — уже как влиятельному члену эмигрантской колонии и личному знакомому митрополита Евлогия — о снятии с грешника епитимьи, что позволило его приятелю вступить в новый брак.

Одной из главных тем эмигрантской печати в 1920-е гг. был вопрос о причинах русской революции. Искали виноватых. Редко кто решался посмотреть критически на собственные действия. Либералы видели причину российской катастрофы в неумной политике правительства и эгоизме правых; социалисты — в коварстве большевистских заговорщиков; правые винили либералов, бездумно раскачивавших государство и дискредитировавших своей болтовней «историческую власть», которая одна только и могла сдержать разрушительные силы, таившиеся в народе.

Оба корреспондента были активными участниками полемики. Шульгин уже в начале 1920-х гг. опубликовал, возможно, лучшие с литературной точки зрения мемуарно-публицистические книги о революции и Гражданской войне — «Дни» и «1920». 2 августа 1923 г. он писал Маклакову: «Я пишу для потомства, чтобы сохранить то, что было, ибо ужас меня берет, когда я вижу, как быстро испаряется из памяти и сознания человеческих все даже совсем недавно пережитое. Я не удивлюсь, что в России через некоторое время забудут не только прелести старого режима, но и ужасы Чрезвычайки. Мы какие-то не помнящие, не только родства, не только отца с матерью, но вчерашнего дня».

Маклаков начал публиковать свои воспоминания позднее: с 1929 г. печатал в «Современных записках» воспоминания «Из прошлого», вышедшие впоследствии в Париже в трех томах под названием «Власть и общественность на закате старой России» (1936). Историософские сочинения Маклакова, резко критические по отношению к своим товарищам по партии, вызвали среди них настоящий переполох и не менее резкую антикритику со стороны бывшего лидера партии П.Н. Милюкова. Маклаков не остановился на этом и напечатал, уже после Второй мировой войны, еще три книги воспоминаний (в выходных данных «Первой государственной думы» значится 1939 г., на деле они поступили в продажу после войны). В отличие от «эссеистических» книг Шульгина мемуары Маклакова рассудочны и аналитичны5.

Шульгину прочесть их вряд ли довелось: он был арестован советскими спецслужбами в Югославии, препровожден в Москву и осужден на 25 лет тюремного заключения, которое отбывал во Владимирском централе6. В связи с начавшейся «оттепелью» его выпустили и даже предоставили квартиру в том же Владимире — может быть, чтобы в случае чего недалеко было везти? Шульгина советская власть собиралась использовать в пропагандистских целях. Он кое-что опубликовал под диктовку «органов» («Письма к русским эмигрантам», 1961), был гостем XXII съезда КПСС и даже выступил в качестве персонажа в фильме «Перед судом истории» (1965). Удалось ему надиктовать также бесцензурные и лишь недавно опубликованные воспоминания («1917–1919», 1970; «Пятна», 1972)7. Шульгин успел застать и «заморозки», наступившие после «оттепели». Правда, это больше отразилось не на нем, а на советских историках и публицистах, напечатавших фрагменты его новых и, разумеется, изрядно отредактированных воспоминаний («Годы»)8. Характерно, что о смерти Маклакова Шульгин узнал 13 лет спустя, в 1970 г.9

Однако вернемся в 1920-е гг., а именно в год 1924-й. Именно тогда Маклаков собрался «отбивать хлеб» у Шульгина и просвещать французскую публику (благо, что французским языком он владел в совершенстве). По этому случаю началась его полемика с Шульгиным о недавнем прошлом. Прервавшись на несколько месяцев, она возобновилась после выхода в свет статей Маклакова. О ее сути читатель составит представление, ознакомившись с публикуемыми ниже письмами. Кроме исторических проблем в переписке обсуждаются некоторые реалии эмигрантской политики того времени, а именно поиски правыми кругами эмиграции вождя, способного сплотить недружные ряды противников большевиков. Таким вождем, по замыслу П.Н. Врангеля и его соратников, мог стать великий князь Николай Николаевич, обосновавшийся к тому времени в имении Шуаньи под Парижем. Заметим, что уговорить великого князя принять на себя роль вождя после некоторых усилий удалось, однако это мало способствовало объединению правых кругов эмиграции.

И еще одно замечание: Шульгин счел необходимым ответить на публикации Маклакова не только в письмах, но и специальной статьей, не предназначенной для печати. Он считал, что Маклаков, говоря о причинах крушения Российской империи, упустил из виду важнейший фактор — национальный вопрос. Правда, национальный вопрос Шульгин, в полном соответствии со своей «мономанией» (Маклаков), свел к вопросу еврейскому. Статья Шульгина опубликована нами в сборнике «Евреи и русская революция: Материалы и исследования» (М.; Иерусалим, 1999). В этом же сборнике нами опубликована и переписка Маклакова и Шульгина о еврейском вопросе в России. В указанной публикации впервые была введена в научный оборот часть переписки Маклакова и Шульгина, этого ценнейшего источника по истории русской революции, Гражданской войны, а также политической, интеллектуальной, да и повседневной жизни русской эмиграции.

Переписка Маклакова и Шульгина эмигрантского периода (1921–1939) сохранилась практически полностью в фонде Маклакова в Архиве Гуверовского института при Стэнфордском университете (Калифорния, США). Она занимает 13 папок (Hoover Institution Archives, Vasily Maklakov Collection, Box 13). Письма Шульгина — рукописные и машинописные оригиналы, письма Маклакова — машинописные копии. Публикуемые ниже тексты находятся в коробке 13, папках 9 и 10 личного фонда (коллекции) Маклакова. Для публикации нами отобраны письма, связанные с обсуждением проблем истории русской революции. Опущена переписка за 1924 г. в связи с разводом Шульгина и снятием с него епитимьи. Письма публикуются полностью, без каких-либо купюр и сокращений. Очевидные описки исправлены без оговорок. Слова, вписанные от руки, выделены курсивом.

 

Публикация подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект № 06-01-00221а).

 

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии профессора Высшей школы экономики О.В. Будницкого

© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация