Альманах Россия XX век

Архив Александра Н. Яковлева

«В ТАКОЙ МОМЕНТ, ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ, У ВАС НЕТ ПРАВА ИХ ПОДОЗРЕВАТЬ НИ В ЧЕМ…»: Письмо В.М. Чернова И.В. Сталину. 1942 г.

В плеяде видных политических деятелей России начала XX в. заметную роль играл Виктор Михайлович Чернов – один из лидеров и главный теоретик партии социалистов-революционеров, министр земледелия в двух составах Временного правительства и председатель Всероссийского Учредительного собрания, разогнанного большевиками.

Почти восьмидесятилетний жизненный путь Чернова был достаточно сложным и трудным. Лидер эсеровской партии оказался вынужден трижды эмигрировать из России, скрываясь сначала от царских жандармов, а затем от чекистских ищеек, и прожить вдали от любимой родины в общей сложности 47 лет. В годы третьей эмиграции, начавшейся в 1920 г. и продлившейся до конца его жизни (15 апреля 1952 г.), Чернову пришлось проживать в Эстонии, Германии, Чехословакии, Франции, а за день до оккупации немецко-фашистскими войсками Парижа пуститься в нелегкий путь до Лиссабона, чтобы пароходом перебраться в США. В Нью-Йорк он прибыл 21 июня 1941 г., а на следующий день весь мир облетела весть о вторжении гитлеровских полчищ в пределы СССР.

Начало Великой Отечественной войны привело к серьезным изменениям в среде многочисленной российской эмиграции. Большая часть наших зарубежных соотечественников, независимо от их политических и идеологических пристрастий, выступила в защиту своей Родины, проявив подлинно патриотические чувства и солидарность с борющимся российским народом.

На американской земле среди тех, кто активно поддержал священную борьбу народов России против немецко-фашистских агрессоров, особенно громко звучал голос нью-йоркской группы партии социалистов-революционеров, существенно расширившей свои ряды за счет политических эмигрантов из Европы. В состав этой группы входили такие видные деятели эсеров, как Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк, В.М. Зензинов, А.Ф. Керенский, В.М. Чернов и другие. Уже на четвертый день войны они во всеуслышание заявили: «В этот роковой исторический момент мы единодушно признаем необходимость стать на защиту России и всемерно приветствуем решения Лондона и Вашингтона»1. Вместе с тем специально оговаривалось, что речь идет о необходимости оказания всемерной помощи именно народам СССР, оказавшимся жертвой фашисткой агрессии, а вовсе не о поддержке сталинского режима как такового. «Защита России сейчас неразрывно связана с ее возрождением на основе общих политических и гражданских свобод, без которого успешной обороны России быть не может… Отпор врагу требует прекращения скрытой войны с собственным народом вообще и с угнетенным крестьянством в частности. Первым шагом на этом пути должна быть общая политическая амнистия»2, – подчеркивалось в заявлении. Говорилось также и о необходимости установления прочных связей России с блоком всех демократических стран, поскольку «иная политика советского правительства была бы новой изменой интересам как мировой демократии, так и самой России»3. Словом, эсеры, солидаризовавшись с героической борьбой российского народа во имя независимости и суверенитета своей страны, полагали, что для ее успеха и разгрома фашизма как конкретной формы тоталитаризма требуются серьезные изменения как во внутренней, так и во внешней политике советского руководства, прежде всего демократизация самого политического строя и тесный союз с западными демократиями.

Подобную позицию сами эсеровские лидеры называли «критическим оборончеством» в отличие от «безоговорочного оборончества», с пропагандой которого за рубежом выступали силы, симпатизирующие советскому режиму, и суть которого заключалась в известной максиме: «все политические соображения должны быть отброшены». Такие призывы эсеры считали не просто ошибочными, но явно предательскими в отношении демократии и свободы, без чего, по их мнению, о социализме говорить не приходится. Предельно конкретно сущность «критического оборончества» была сформулирована Вишняком, писавшим в своих мемуарах: «… Мы считали необходимым поддерживать советскую власть в ее борьбе против Гитлера и одновременно с тем «давить» на Сталина, как это делали даже по отношению к Черчиллю и Рузвельту патриоты Англии и Соединенных Штатов»4.

Такое «давление» предпринималось по самым разным каналам и в самых разнообразных формах. Среди них главный акцент был сделан на пропаганду своей точки зрения через органы зарубежной печати, в устных выступлениях перед российской эмигрантской аудиторией и американской общественностью, при встречах с лидерами ряда демократических и антифашистских организаций, посредством обращений к лидерам западных государств. На первых порах у эсеров была довольно высокая степень уверенности, что их тактика не окажется безрезультатной. А с присоединением Советского Союза к Атлантической хартии5 (сентябрь 1941 г.), заключением советско-английского союзного договора и советско-американского соглашения (май – июнь 1942 г.), надежда эсеровских лидеров на эволюцию советского строя и внешней политики советского государства в соответствии с общедемократическими принципами возросла настолько, что даже такой непримиримый противник ленинско-сталинского режима, как В.М. Чернов, решил обратиться к «вождю всех народов» со специальным посланием.

Письмо было выявлено в многочисленных бумагах Чернова, хранящихся ныне в архиве Гуверовского института войны, революции и мира (Стэнфордский университет, США). Его следует датировать, судя по всему, серединой 1942 года. Но было ли оно отправлено в Москву и если да, то дошло ли до адресата – установить не удалось. Однако важно подчеркнуть, что Чернов, в отличие от авторов бесчисленных подобострастных писем в адрес Сталина, предстает здесь перед московским диктатором вовсе не просителем, а довольно суровым обвинителем его режима. Правда, это обвинение облачено в определенной мере в корректную форму, что связано, надо полагать, как с особенностями эпистолярного жанра, так и с желанием довести до сведения советского руководства позицию демократических сил из среды российской эмиграции по тем вопросам, которые, как считали эсеры, требовали немедленного разрешения во имя сплочения и единения всех антифашистских сил.

Публикуемое письмо, как не трудно заметить, выражало общую позицию эсеровской эмиграции, которую можно свести к следующим тезисам: внутренняя и внешняя политика Сталина не только не отвечала принципам демократии и социализма, но прямо противоречила им. Однако, несмотря на это, нападение гитлеровской Германии на Советский Союз вызвало небывалый патриотический подъем как внутри страны, так и в среде российской демократической эмиграции; в борьбе с фашизмом, поправшим все нормы человеческого общежития, было жизненно важно соединить усилия всех антифашистских сил – «надо крепить связь с союзниками… надо крепить и свой собственный внутренний фронт». А в качестве первого шага в этом направлении мог бы стать, по словам Чернова, великий акт справедливости: амнистия и восстановление в правах всех заточенных, всех изгнанников, всех эмигрантов, всех депортированных инонациональных антифашистов, ибо все они «без всякой задней мысли готовы стать в ряды общего фронта защиты земель Советского Союза».

Но весьма скоро эсеры смогли убедиться, что ни первого, ни второго, ни последующих шагов российской власти в направлении демократизации страны, возрождения политических и гражданских свобод не предвидится, это и обусловило их переход к прежней позиции в отношении сталинского режима – резкой и бескомпромиссной его критике. И все же надежды и ожидания увидеть свою страну свободной и демократической не покидали их. Теперь эсеровские лидеры стали связывать свои чаяния на обновление страны преимущественно с политикой союзников России по антигитлеровской коалиции, со сформулированными ими демократическими принципами обустройства послевоенного мира. Увы, вскоре и здесь их ждало разочарование… Но мысли и думы вновь и вновь возвращались к горячо любимой России. В конце 1945 г. В.М. Чернов с сожалением и грустью писал своему другу, меньшевику и историку-архивисту, Б.И. Николаевскому: «После того как рухнули в агонии, поскользнувшись в крови и грязи нацизм и фашизм; после того как кровавые шуты гестапо в панике перед неотвратимым Страшным судом принялись прятаться по своим подземным укрытиям, словно по крысиным норам, чтобы найти выход в смертельной отраве, и после того как неожиданно быстро атомными бомбами было добито японское сопротивление, казалось бы, можно лишь полно и вольно предаться чувствам ликования и торжества. А между тем к ним действительно примешиваются и резким диссонансом звучат нотки тревоги… Теперь идет время интернационализаций и универсализаций. А как откликаемся мы на это требование времени? Всего более горько, тревожно и кошмарно то, что наша столь многообещающая и любимая страна… не только не стоит в «челе» этих интернационализирующих тенденций, а наоборот, упрямо перед ними упирается во имя старого-престарого идола – «суверенитета»… Да, тревожно и печально все это. Хочется надеяться, что на этом дело не замерзнет. Хочется содействовать не морозам, а весенней оттепели. Да вот руки коротки»6.

Фотодокументы из архива Гуверовского института войны, революции и мира (Стэнфордский университет, США) и личного архива О. Карлайн.
 

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии А.П. Новикова.

© 2001-2016 АРХИВ АЛЕКСАНДРА Н. ЯКОВЛЕВА Правовая информация